Йога и джайнизм

Мудреца, настоящее имя которого было Вардха-мана («тот, кто верит»), называли Джиной («победитель»; отсюда прилагательное «джайна», которое употребляли для обозначения его учения и его адептов) или Махавирой («великий герой»). Он родился на юге Бихара. Сведения о дате его рождения противоречивы: между 599 и 552 годом до п. э. Он умер в возрасти 72 лет, несомненно, незадолго до Будды (ок. 560 - ок. 480 года до п. э.).

Его рассматривают не как основателя учения, а как реформатора, и считают последним в череде двадцати четырех джип — так называемых тиртхан-кар, «переходящих в брод». Этот брод - дхарма, путь, который помогает существам пересечь океан сансары и достичь «другого берега».

Были многократные попытки выявить тонкие различия между джайнизмом и древним буддизмом. Оба инакомыслия (с брахманской точки зрения) зарождаются одновременно в VI веке до н. э. в обстановке духовного обновления (это также эпоха Пифагора в Греции, Лао-цзы и Конфуция в Китае, последнего Заратустры в Иране). Они возникают в одной области (северовосточная Индия) и в одной и той же военно-аристократической среде (то есть не жреческой, а, скорее, ей противостоящей). Они с одинаковой решительностью ниспровергают авторитет Вед, жертв, существования (или необходимости) любого высшего божества.

Религии без бога, они, тем не менее, основывают монашеские общины, сохранившиеся до наших дней, и допускают в них (сперва в джайнизме, а позднее и с большим трудом в буддизме) женщин. Они опираются на одно и то же учение (неизвестное в ведических гимнах, но существующее в виде намеков в брахманах и первых упаиишадах) о сансаре, бесконечном переселении существ через циклы существования. Оба, тем не менее, противопоставляют этому приводящему в отчаяние будущему, этому неумолимому установлению всемирного «течения» требование и возможность освобождения через героическую аскезу и радикальный отказ от мира. Несомненно, оба многим обязаны йоге, и в определенном смысле без нее не поддаются объяснению.

Мало установить их различия, важно не смешивать учения Джины и Будды, ведь они расходятся по основным вопросам. Кроме того, у них совершенно разная историческая судьба. В то время как буддизм на протяжении двадцати пяти веков претерпел глубокие изменения (в том числе, вероятно, в процессе усвоения многими азиатскими народами, принимавшими эту веру), джайнизм, менее привлекательный и более тесно связанный с убеждениями, не имел распространения за пределами Индии.

И, несмотря на свои внутренние разногласия (в частности, раскол на две секты: дигамбара — «одетые воздухом» и шветамбара — «одетые в белое»), он сохранил явную преданность своим истокам, обнаруживая порой удивительно архаичный характер. Тем не менее, чтобы выйти за рамки устоявшегося, следует приветствовать аутентичность этой традиции, вклад которой в индийскую культуру в области искусства и науки значителен, несмотря на не слишком большое количество ее адептов (менее половины процента населения Индии).

Если в буддизме присутствует теория «несубстанциональности» (анатмавада), то джайны поддерживали идею существования индивидуальной неразрушимой монады, но в отличие от ведического недуализма (адвайтавада) для них этот атман не является единой реальностью. Согласно джайнизму, существует два типа субстанций (дравья): одушевленные (джива) и неодушевленные (аджива). Только первые (вечные, идентичные и неисчислимые) обладают на различных уровнях сознанием и могут освободиться. Каждый человек, каждое животное, каждое растение (даже каждая скала, ручей и камень) — это джива, атман абсолютно чистый в своей сути, но покоренный материей (пудгала) через свое тело. Соединившись с последним, атман теряет свою первозданную чистоту.

Из этого следует, что тело является главным препятствием к освобождению. Через него просачивается карма, чрезвычайно тонкая субстанция, возникающая в результате предшествовавших намерений и волеизъявлений существа и являющаяся мелкой пылью (раджа), которая делает непрозрачными бесконечные совершенствования атмана. Говорят даже об «оттенках», которые влияют на дживу, следуя природе ее кармы (черный, синий, серый, красный, желтый или розовый цвет лотоса, белый — от худшего к лучшему). В этом контексте любая джайнская аскеза будет сведена к насильственной очистке («отбеливанию»), производимой каждое мгновение, чтобы отделить дживу от кармы (или, скорее, от карм, поскольку их насчитывают до 148 разновидностей) и вырвать ее из этой «кармической смолы».

И здесь йога проявляется в тройственной форме — как контроль за умственной, вербальной и телесной деятельностью. Используется также выражение «три драгоценности» (ратнатрая): правильный взгляд (самъяг-даршана), правильное знание {самьяг-джнъяна), правильное поведение (самъяг-каритра). Впрочем, надо отметить, что в этой традиции слово «йога», помимо обозначения очистительной дисциплины, коннотирует с любым действием или вибрацией, произведенными телом, речью или мыслью. Итак, хотя и различают действия похвальные, ведущие к благоприятным инкарнациям, и действия предосудительные, ведущие к неблагоприятным инкарнациям, любая деятельность вредна сама по себе, поскольку вызывает к жизни карму; идеал, к которому следует стремиться, — это идеал айогина (того, кто вообще бездействует).

Окончательное вступление на путь джайны начинается с выполнения пяти великих обетов (маха-врата): ахимса (ненасилие), сатья (отказ от всякой лжи), астея (отказ от обладания любым не подаренным предметом), брахмакарья (целомудрие) и апаршраха (равнодушие к любым ощущениям тела — как приятным, так и неприятным). Стоит чуть подробнее остановиться па первой махаврате — ахимсe, которая является, по своей сути, обетом джайнских священнослужителей, ключом ко всей их этике и всему их поведению.

И хотя бесполезно пытаться доказать, что они являются ее «изобретателями», все же нельзя не отметить абсолютный характер, придаваемый этому концепту «ненасилия», который оказывал заметное влияние па другие сообщества, начиная с первобытной истории и кончая эпохой Ганди. Определение ахимсы таково: «не следует ни убивать, ни повелевать, ни порабощать, ни приносить страдания, ни насильственно нападать на любое живое существо» («Татгвартха-сутра» IX, 6). Уточним: в любой форме, будь то действие, мысль или слово.

Настоящий аскет (садху, женский род — садхви) не только воздерживается от мясной пищи, он избегает также есть яйца, молоко, сливочное масло, мед (поскольку он произведен пчелами), отказывается употреблять в пищу даже растения, вырванные из почвы, или сорванные с них плоды, ограничиваясь падалицей. Он не готовит пищу, поскольку в дровах или угле, собранных для костра, обитают живые существа (по уже горящий костер он также не гасит, поскольку этим разрушается жизнь самого костра). Он пьет только воду, вскипяченную не более восьми часов назад (к этому времени в воде вновь начинают размножаться живые организмы). Поскольку земля — настоящий муравейник дживы, он всегда ходит босиком, опасаясь сделать движение, которое могло бы задеть или поранить растение или насекомое.

Известны изображения джайнов, закрывающих рот небольшим куском полотна, чтобы предотвратить попадание туда мелкой живности, или тщательно подметающих перед собой дорогу. Можно привести и другие примеры этого педантичного послушания (в «Нишитха-сутре» приводится до двух тысяч возможных нарушений правил), с присущими ему определенной наивностью и противоречиями. Наверное, никогда за всю историю человечества столь высокое уважение к жизни другого не сопровождалось подобным отвращением к собственному телу. Древнее правило предписывает пожилому садху умереть от истощения (самлек-хана). Этот ритуал, свершавшийся нередко даже светскими людьми вплоть до IX века, практикуется порой и в наши дни.

Иногда позаимствованная из йоги Патанджали йога джайна придает большое значение джипа — чтению мантр, связанному с ритмом дыхания. Медитация (дхьяна) может иметь свой объект (аламбана), например образ тиртханкары, или осуществляться без всякого объекта (аналамбана). Она практикуется обычно стоя — в позе джинамудра (называемой также кайотсарга, «покидание тела»), увековеченной в скульптуре и иконографии. Адепт стоит неподвижно, его пятки не касаются друг друга. Опущенные руки слегка разведены, взгляд сосредоточен на кончике носа. Известна также сидячая поза {асана, или стхана); разрешена и лежачая поза. Дхьяна в чистом виде сравнима с водой, смывающей грязь с одежды; с огнем, удаляющим ржавчину с металла; с солнцем, высушивающим грязь («Дхьянашастра», 97—98). Конечная цель, которая приближает нас к ведическому миру, — «осуществить атман через атман в атмане». Многие труды, например «Йогашастра» Гемакандры (1089—1172), одного из учителей секты шветам-бара, описывают особую форму медитации (пиндастха-дхьяна), которая включает одну за другой пять дхаран (стремление сосредоточиться на определенном объекте): дхараны земли, огня, воздуха, воды, то есть четырех элементов космологии джайны, к которым добавляется пятая дхарана, так называемая дхарана вечного существа (таттвабху), которая проявляется, поглотив все кармы человека и освободившись от любой материи. Эти различные ступени интериоризации сопровождаются визуализациями, в которых обнаруживаются тантрические влияния (лотос, размещенный на том или ином участке тела, с тем или иным количеством лепестков, на каждом из которых начертана буква или слог на санскрите, и т. д.). Несомненно, следует приписать тому же тантрическому источнику культ шестнадцати богинь джайнизма (махавидья видьядеви), возникший в эпоху Гуптов (IV—VI вв.).