Тройная йога: Карма-йога

Прежде всего, учит Кришна, «не через отказ от действия человек обретает свободу не-действия, не просто отказываясь (от трудов) он достигает совершенства. Поскольку ни одного мига ничто не существует без действия, любое существо неизбежно побуждается к действию гунами, порождаемыми природой (пракрити)» (III, 4—5). Бесполезно отказываться от слов, если на ментальном уровне в представлении продолжают возникать чувственные объекты (III, 6). В совершенстве это сделает «только тот, кто, усмиряя свои чувства с помощью разума, избегает привязанностей и избирает вместе с органами действия йогу действия» (III, 7).

Таким образом, поскольку «действие превыше бездействия» (III, 8), нужно выполнять предписанные труды, задания, которые возлагаются на каждого из нас в силу особой ситуации: «Лучше (для каждого) собственный закон действия (свадхарма), даже несовершенный, чем закон другого (парадхарма), даже полностью применимый; лучше погибнуть в своем собственном законе, но гибельно следовать закону другого» (III, 35). И как вывод: «Ты имеешь право на действие, но только на действие и никогда — на его плоды. Пусть плоды твоих действий никогда не станут для тебя побудительной причиной. И тем не менее не позволяй себе привязанности к бездействию» (II, 47).

В приведенном ряде цитат мы видим, сколь глубок и тонок синтез, создаваемый «Бхагавадгитой»: с одной стороны, здесь есть возражение против определенного «квиетизма», присущего упанишадам, и переоценка значимости труда, с другой — вознесение хвалы отстранению даже от самой интенсивной деятельности. По сути же, здесь важен «отказ от стремления к вознаграждению за свои поступки {пхала-тришна-вайрагья)». Это означает действовать максимально эффективно, ловко («йога ловка в своих поступках»; II, 50), без преследования личного интереса (деньги, восхищение или признание со стороны окружающих, прижизненная или посмертная слава) — даже без заботы о результате.

При такой цене труды любого становятся йогой: к какой бы касте он ни принадлежал, какую бы функцию ни исполнял, какой бы престижной или, наоборот, скромной ни была стоящая перед ним задача. И такая цена оправдывает даже жестокий поступок (например, тот, на который не решается Арджуна), если, освобожденный от ненависти и ярости, он совершен полностью безличным образом ради восстановления дхармы — социокосмического порядка, закона, который сохраняет за каждой вещью ее правильное место. Труд, который для большинства людей — всего лишь случай подтвердить свое эго, для адепта карма-йоги, напротив, становится предпочтительным средством его устранить: «не прося и ничего не ожидая, хозяин всего разума и всей своей личности, он отказался от любого присвоения... Удовлетворенный всем тем, что он получает без того, чтобы это искать, преодолев двусмысленности, никому не завидуя, равный в падении и успехе, он не связан но рукам и ногам, когда действует» (IV, 21—22).

Другими словами, его действие не оставляет более «кармических остатков», не приводит к новым возрождениям. Это йога невозмутимости: «Он не бывает доволен, когда получает то, что ему мило, не сокрушается, когда получает то, что ему не мило» (V, 20); «Он смотрит одинаково на комок глины, камень и золото... друзей, недругов, безразличных, нейтральных, ненавистных людей, союзников, добрых, злых» (VI, 8—9).

Столь высокий уровень сознания в действии равен его превращению. В ритуале и даже в жертвовании (яджнья) действие выглядит невежественным. «Заниматься трудом — то же самое, что жертвовать» - таково наставление Кришны (IV, 23). Здесь речь идет не только о жертвоприношениях богам (в них всегда в большей или меньшей степени присутствует заинтересованность — надежда на воздаяние) и даже не о физиологических или ментальных жертвах, ценных для упанишад, а о том, чтобы подарить свое дыхание, подарить свои чувства, подарить свое учение, свое знание и т. д.

Вся жизнь должна стать жертвой, приношением. Йога перестает быть областью, предназначенной для нескольких удалившихся от мира аскетов. Она проживается изо дня в день; она инкарнируется в веках. Поступок, очищенный от желания, освящает, освобождает, поскольку «тот, кто в действии может видеть недействие, а в недействии действие, кто среди прочих людей обладает бдительностью ума, тот вовлечен в йогу» (IV, 18).

Так, «Гита» разрешает очень древний индуистский конфликт между активной жизнью и жизнью созерцательной, между ведическим путем кармы (в значении ритуального действия), который обеспечивает земное и небесное счастье, и путем джньяны — «знания, рождаемого из йоги», который способен привести к Освобождению, а также между тем, что схематично можно назвать религией брахманов и религией упанишад (хотя, по сути, речь идет скорее о двух техниках, чем о двух религиях).

Конечно, другие сочинения, как современные, так и более поздние, пытались примирить эти два положения, поддерживая практику, связанную (иногда одновременно, иногда попеременно) и с жертвенным действием, и с созерцанием (карма-джпьяна-самуккая), например: «Васиштха-самхита» (составлена в 300—100 годах до н. э.) и «Брихад-йоги-яджньявалкья» (появилась в I—III веке до н. э.). Но именно начиная с «Бхагавадгиты» расширяется и значительно освобождается горизонт, охватывая все аспекты жизни, а главным образом подчиняя и действия, и знания духовной дисциплине, дотоле еще неизвестной, но по крайней мере с этого времени способствовавшей удивительному развитию бхакти.