Тройная йога: Бхакти-йога

Несмотря на то что автор «Гиты» признает три подхода к Освобождению: действие, любовь и знание (неделимые и комплементарные), — очевидно, что его симпатии склоняются ко второй. На вопрос Арджуны: «Из тех, кто, постоянно объединяясь, служат тебе с благоговением {бхакти), или же из тех, кто предпочитает непроявленное вечное, — которые лучше разбираются в йоге?» — аватара отвечает: «Те, кто, объединившись и черпая во мне свой разум, обожают меня постоянно, кто обладает чрезвычайной верой, — эти в моих глазах самые совершенные йоги» (XII, 1-2).

Это превосходство не зиждется исключительно на том факте, что легче привязаться к персонифицированному абсолюту, чем к абсолюту безличному (бесформенный Брахман, который ищет ведантин и доступ к которому, согласно Кришне, «болезнен и труден для существ, привязанных к телу»). Путь бхакти предпочтителен, потому что открывается быстрее, естественнее, полнее, поскольку он допускает прямой, непосредственный, своего рода «интерактивный» контакт с богом.

Когда «Благословенный» («бхагавант») дает Арджуне универсальное синтетическое видение своей формы, предоставляя ему «божье око» (без которого ни одно существо не сможет перенести подобное богоявление), он уточняет: «Тебе не потребуются ни Веды, ни жертвы, ни ученые труды, ни подаяния, ни ритуальные действия или самоистязания — ничто из того, что необходимо человеку, чтобы созерцать меня в этой форме... [XI, 481 [Эта высшая форма] может быть увидена, узнана, доступна только посредством бхакти, который в любой вещи ценит, обожает, любит только меня» (XI, 54).

Первое значение слова «бхакти» (от корня bhaj) — «раздел», «участие». Бхакти ведет к движению, взаимному притяжению абсолютного и относительного, Господина и его приверженца. «Тот, кто посвятит мне свершаемый им труд, тот, чьим высшим результатом являюсь я, мой поклонник [бхакта — «получивший меня по разделу»], свободный от всякой привязанности и всякой враждебности к совокупности существ, — вот кто войдет в меня» (XI, 55).

Здесь ставится акцент исключительно на учении о спасении через искупителя. Этого обожателя, для которого нет иной радости, бог «спешит извлечь из океана переселения и смерти» (XII, 7). И освобождение ему обеспечено, «каким бы ни был его образ жизни» (VI, 31), будь он «великим преступником» (IX, 30), «поскольку те, кто находят прибежище во мне: женщины, ремесленники или слуги и даже те, кому за их прошлые ошибки назначено худшее рождение [неприкасаемые] — все они достигают высшей цели» (IX, 32).

Известно, что до благой брахманской правоверности на «освобождение» могли претендовать только мужчины из касты священнослужителей. Теперь же, с распространением бхакти, Освобождение стало доступным для женщин, представителей низших каст и даже для неприкасаемых, — как пишет великий одержимый бенгальского кришнаитства Кайтанья (1485—1533): «даже пария выше самого брахмана, если он обратился к культу Хари (Вишну)». Бог принимает во внимание только искренность и силу бхакти: «Тот, кто с благоговением приносит мне подношение: лист ли, цветок, плод или воду, — приносит дар любви, идущий от чистого сердца, и я его принимаю» (IX, 26).

Внешняя форма, в которой обожают божество, имя, которым его называют, конфессия или секта, к которой себя относят, — все это теперь не имеет никакого значения: «Насколько люди решили со мною сблизиться, настолько я принимаю их в своей любви. Разными путями люди идут именно по моему пути... [IV, 11] Какой бы ни была форма, в которой мой поклонник хочет меня обожать, исполненный веры, я сделаю так, что его вера будет твердой и неколебимой. Охваченный этой верой, он вступит в культ этой формы и через нее достигнет того, чего он желает; я сам распространяю эти плоды» (VII, 21—22).

Но здесь возникает вопрос: на этом пути, где чувство, порыв сердца кажется заместившим всё, можно ли все еще говорить о йоге в традиционном смысле этой дисциплины? И ответ будет скорее отрицательным в отношении некоторых слабых, нежестких форм бхакти раннего периода (и здесь можно проводить аналогию с определенным западным барочным пиетизмом), когда легитимные и древние понятия «милости» (прасада) и «отказа» (прапатти) были всеохватывающими и, похоже, отменяли любые усилия.

Это, по терминологии бхакти, триумф «метода кошки» над «методом обезьяны»: детеныш обезьяны при опасности, ища спасения, вскарабкивается на свою мать, тогда как кошка хватает котят за загривок и спасает их без их участия. Таким образом, в первом случае эффективными оказываются усилия (йога), а во втором, напротив, успех обеспечивается пассивностью и слепым доверием. Итак, оба эти типа поведения, исключая друг друга, искажают послание «Бхагавадгпты», согласно которой аскеза и отказ противоречат друг другу не более, чем любовь и знание: это равновесие еще поддерживалось горячим последователем Вишну и крупнейшим метафизиком — тамильским брахманом XI века Рамануджей. Впрочем, и после него, и до наших дней многие вишну-итские учителя включают йогу с «восьмью ветвями» Патанджали в немодифипированной форме в другие проповедуемые пути: карма-йога, джньяна-йога и бхакти-йога (первая считается выше второй, но тем не менее вторая оказывается необходимой для третьей, наиболее продвинутой из всех).

Садхана-бхакти («бхакти как усилие к достижению»), возможно, не исключает индивидуальном воли, но предпочитает здесь чистую силу любви, которая очищает психику претендента. Ему дастся совет не столько бороться со своими негативными наклонностями, сколько во всех своих поступках и ощущениях обязательно обращаться к божеству, которое он избрал для своего поклонения: его единственным желанием становится обладать им, сто единственная гордость — принадлежать ему, его единственное негодование — невозможность присоединиться к нему достаточно быстро, его единственная тоска — забыть его хотя бы на мгновение и т. д.

Исходя из принципа, гласящего, что чем больше мы любим вещь или существо, тем меньше мы на нем концентрируемся, каждый берет в качестве основы для созерцания образ (пратима), представляющий его ишта-девату — его «избранное божество» (Шиву, богиню, носящую то или иное имя, Вишну или одну из его аватар: Кришну или Раму) или же его гуру, рассматриваемого в качестве инкарнации Высшего. Посредством детален образа бхакта медитирует на том или ином божественном атрибуте, которым желает обладать.

Он может, впрочем, предпочесть другие визуальные символы (пламя, солнце, бездонное небо) или созерцание вселенной в целом как проявление бога. Чтобы разжечь пыл бхакти, добавляются несколько способов: ритуал обожания (пуджа), либо очень простой, либо подробно разработанный; паломничество; голодание; посещение святых; пение (киртана), часто сопровождаемое танцем; слушание священных текстов (шраваш); повторение божественных имен (джапа) — очень важное упражнение, которое может выполнять любой в любом месте и в любое время: вслух, шепотом или (что считается наиболее эффективной формой) чисто ментальным образом.

Все эти способы относятся в первую очередь к традиционной бхакти (вайдхи-бхакти), когда адепт еще не обрел личной связи с богом. В страстной бхакти (рагануга-бхакти) полностью исчезают какие-либо правила. Единственным учителем, диктующим преклоняющемуся его непостижимое поведение, становится совершенная любовь (преман). Одержимый божеством бхакта может смеяться, плакать, петь, танцевать, терять сознание, переходить от состояния самого неистового энтузиазма до полнейшей прострации.

Тем не менее даже в этой столь изменчивой и трудноуловимой области мы обнаруживаем индийскую склонность к классификации и иерархичности. Пять основных приемов (бхава), или «спасителей» (раса), отмечают продвижение к полной любви: 1) шанта — умиротворение духа, который удаляется от объектов этого мира и концентрируется только на боге; 2) дасья — ощущение себя слугой бога и обретение в этом счастья; 3) сакхъя — дружба: бог больше пе учитель, он — близкий сердцу приятель; 4) ватсалья — нежность, сравнимая с той, которую испытывает мать к своему ребенку; 5) мадхура — любовь молодой женщины к своему возлюбленному.

Это отношение, наиболее глубокое из всех, само подразделяется на два вида: первый, свакия, символизируется стабильной, верной любовью супруги к своему мужу; второй, паракия, выше, поскольку это более непомерная, более рискованная, не отмеченная долгом и привычкой страсть женщины, преступающей законы общества, страсть любовницы к любовнику, это отношения Радхи и гопи («пастушек» из Вриндавана) с Кришной — тема богатой эротико-мистической литературы. Эта пламенная любовь колеблется между двумя фазами: упоение в союзе с любимым (мадана) и потерянность при разлуке (мохана).

Все описанные духовные эмоции и многие другие, отмечаемые в бенгальском вишнуизме, сливаются воедино и достигают высшей точки в мукхья-бхакти — «бхакти, достигший зрелости». Это предельное состояние слияния, или высший бхакти (парабхакти), достигается, когда поклоняющийся и объект поклонения составляют единое целое, когда индивидуальное «я» поглощается высшим Я, подобно «реке, которая, впадая в море, теряет свое имя и форму» («Бхагавата-пурана» X, 30, 19).