Переселяющееся тело и Освобождение

Когда говорят о переселении, не всегда задаются вопросом, что же на самом деле переселяется. Несомненно, это не пуруша, или атман, духовный принцип, поскольку он не может быть подвержен никакому изменению — ни места, ни модификации, — он не приходит, не уходит, не рождается, не умирает. Несомненно также, что это и не телесные элементы, которые, разлагаясь после смерти, возвращаются в соответствующие бхуты прежде, чем послужить образованию новых организмов. Переселяется то, что является тонким телом (лингадеха, или лингашарира), которое состоит из внутреннего органа (антах-караны), десяти индрий и пяти танматр.

Это тонкое тело называется линга — «обезьяна», поскольку содержит специфические свойства, по которым возможно отличить одну душу от другой. При смерти грубого тела линга его покидает и после более или менее длительного времени обретает новое, «так же как актер, удалившийся за кулисы, затем является из-за них то в облике бога, то в облике человека, то в облике буйвола, — говорит Гауданада в своем комментарии к «Санкхья-карике» (42). — При этом тонкое тело... вводится в матрицу и проявляется в ней в форме слона, женщины или мужчины». Здесь образы носят более или менее символический характер.

Важно понять ту относительно стабильную роль, которую лита играет в отношении различных тел, сменяющих друг друга через многие существования. Карика 41-я сравнивает ее с той ролью, которую выполняет стена, служа основой для фрески. Без этой стены фреска не могла бы существовать. Тем не менее следует остерегаться сводить сансару к простой «реинкарнации» — в буквальном или бытовом смысле этого термина. Гаудапада говорит нам о тонком теле, которое «переселяется в три мира, как муравей на тело Шивы» (комментарий к «Карика» 40).

Этими «тремя мирами» являются земля, атмосфера и небеса, «места», где, соответственно, существуют грубое проявление (единственное, таким образом, где может совершаться реинкарнация), тонкое проявление (которое понимается существами самой разной психической природы — одни выше, другие ниже человека) и неформальное проявление (где присутствуют разнообразные боги). Здесь хорошо видно, насколько широк горизонт учения и насколько оно сложно.

В некоторых школах (в частности, буддистских) оно не заключает в себе существования перманентного «я», переходящего из одного обиталища в другое; существует переселение, но, что парадоксально, переселяется не индивидуум. Единственная признаваемая преемственность — преемственность жизни, жадная и слепая сила, неутолимая жажда.

Согласно санкхье, как и всем прочим индуистским учениям, линга сохраняет в себе все следы прошлого опыта и растворяется только в момент Освобождения. Если она не достигает его, она теряется за многочисленными масками. Она познает отдых в конце космического периода (пра-лайя), но, когда ее проявление обновится, она продолжит свое скитание. Черты, которые индивидуум принимает в момент вхождения в новую форму («судьба», которая ему предстоит), зависят от предшествовавших действий (карма) или от деятельности той или иной гуны.

Этот динамический пучок тенденций, зарегистрированных в тонком теле, станет направляющей силой в его новой жизни. В этой системе нет никакой нравоучительности или сентиментальности; боги сюда не вмешиваются: ни для того, чтобы воздать должное, ни чтобы покарать, ни чтобы спасти (более того, они и сами подвластны карме). Существа сами направляются (непроизвольным образом и не испытывая божественного сопротивления) к мирам, которые качественно соответствуют им в каждый момент их эволюции: небесным пли демоническим мирам, промежуточным землям борьбы и поиска, животным матрицам или растительным видам — форма здесь всего лишь выражение, «подпись» иод состоянием сознания.

Ни одно событие не бывает случайным или незначительным, поскольку оно обязательно является результатом прошлого, одновременно уже содержа в себе ростки будущего. Здесь не может быть места жалобам, поскольку мы всегда собираем то, что сеем. Но с другой стороны, божественное вдохновение естественно для человека, даже если оно встречает серьезное сопротивление, и в какой-то момент выскальзывает из этого беспрерывного никла возрождений, который по сути своей является лишь следствием непрерывного цикла его желаний и мыслей. Необходимость мира внутри нас если не столь же насущна, то, по крайней мере, столь же глубока, как жажда жизни. Мы пытаемся продлиться во времени, но еще больше, возможно, мы хотели бы преодолеть рамки времени и обрести полную независимость от первородного пуруши.

Мы возвращаемся разными путями, которые йога наметила для достижения этого высшего состояния. Согласно санкхье, действия, как плохие, так и хорошие, ничего не удостоверяют. Первые ведут на небеса, вторые — к внутреннему возрождению, но ни первые, ни вторые не дают доступа к Освобождению. Следует отказаться от действий, преодолевая не только зло, но и добро, перестать быть участником зрелища — как приятного, так и драматического, — которое природа разворачивает перед духом. Выполнив свою роль (одновременно мистификаторскую и разоблачающую), пракрити отступает и исчезает, «как танцовщица завершает исполняемый на сцене танец» («Санкхья-карита» 59; «Санкхья-сутра» 69), поскольку, говоря словами карики 61-й: «нет ничего более целомудренного (или более чувственного), чем природа. Как только она сказала себе: "Я видима (познана)", она больше никогда не предстает взору духа».

Этот разрыв связи между пурушей и пракрити, хотя он абсолютен и необратим, необязательно приводит к смерти физического тела. Конечно, Освобождение приобретается, но дживан-мукта («освободившийся живой») должен существовать до тех пор, пока не сгорят остатки его прарабдха-кармы (кармы, которая уже начала приносить плоды и является прямой причиной его настоящей инкарнации) («Санкхья-карита» 67; «Санкхья-сутра» III, 82). Часто используемый образ: гончарный круг, который некоторое время продолжает вращаться по инерции, тогда как гончар уже закончил кувшин и перестал его вращать. Шанкаракарья также сравнивает прарабдха-карму (чьи результаты неотвратимы, даже если они уже внутренне не влияют на мудреца) со стрелой, пущенной охотником. Он «хотел выстрелить в тигра, а выстрелил в корову! Слишком поздно он осознал свою ошибку и уже не может остановить стрелу, она летит в цель и пронзает ее насквозь». Зато две кармы другого типа (сансита, накопленная за время предыдущих существований, и еще не созревшая агами) огнем знания полностью обращаются в пепел. И наконец, умерев, мудрец покидает навсегда свое грубое и свое тонкое тела. «Он осуществляет свою освободительную изолированность (кайвалья), которая одновременно является общей и окончательной» («Санкхья-карита» 68).

Согласно некоторым текстам, напоминающим научную фантастику, йогин может даже создавать любые тела, необходимые ему для того, чтобы рассчитаться со всеми старыми кармическими «долгами». Каждое из этих тел имеет собственный дух, так называемую нирмана-ситту, или «искусственный дух». В отличие от тел и обычных природных «духов», эти «андроиды» совершенно методичны и эффективны во всех своих действиях. Сознание йогина контролирует их различные действия. После того как автомат, имеющий определенную миссию, исчерпывает особую порцию кармы, его роль считается исполненной, и йогин покидает его своим сознанием. Искусственный индивидуум тут же умирает, и от него не остается кармических остатков.